Мария Левченко

Паровозы в прозе Андрея Платонова

В статье "Ложное солнце" ("Чевенгур" и "Котлован" в контексте советской культуры 1920-х годов) М.Золотоносов рассматривает одну из главных особенностей прозы Платонова: это, по мнению автора, использование, наложение сразу двух культурных кодов при описании явлений, событий - мифологического и современного (социально-политического, конкретно-бытового)[1]. Следует несколько уточнить данное определение уникальности прозы Платонова. Рассмотрение творчества писателя именно в контексте его времени показывает, что революционно-утопический дискурс неизменно использует архаические схемы, мифологемы, мотивику, метафорику[2]. Поэтому "просвечивание" архаической семантики сквозь современную революционную идеологию для авторов, работающих в утопической парадигме и придерживающихся тематического комплекса разрушения старого и создании нового мира, нового человека, не только типично, но и неизбежно[3]. При анализе прозы А.Платонова для нас важным будет именно линия создания нового, сознательного человека и мифологизм освещения антропотехники в мире писателя.

Возникновение мотива паровоза в творчестве Платонова вообще[4] связано в первую очередь с увлечением революцией и ее лозунгами: "...позже слова о революции-паровозе превратили для меня паровоз в ощущение революции"[5]. Интересно, что собственно революцию Платонов воспринимает как царство пролетарского сознания и науки, но в терминах и языке если не мифологии, то христианства. "У раннего Платонова ярко выражены представления о революции как о царстве духа"[6], это прежде всего "эпоха возрождения духа человеческого во всех его проявлениях"[7], утопические города Платонова (например, "Невеста" в "Рассказе о многих интересных вещах") напоминают стремление к Новому Иерусалиму. С другой стороны платоновская "идеология" строится в духе, как уже неоднократно было отмечено, философских положений Н.Ф.Федорова, революционных поэтических деклараций Гастева и идей Пролеткульта. До 1926 года Платонова можно назвать приверженцем таких идей того времени, как машинизация человека, преобразование мира, отрицание сексуальности, бессмертие человека. Рождение нового человека, по Платонову, должно произойти после отказа от телесного низа, от сексуальности, от женщины, когда половая энергия человека "хлынет в голову", чтобы заработала человеческая мысль, наступило царство сознания, преобразовался бы мир, и человек обрел бы бессмертие. Но женщина у раннего Платонова не обязательно только "воплощение сексуальности", как пишет С.Семенова, и "могущественное орудие природного эроса": очень часто параллельно с лозунгом отречения от женщины встречаются и своеобразные гимны ей: "... в женщине живет высшая форма человеческого сознания - сознание непригодности существующей вселенной, влюбленность в далекий образ совершенного существа - сына, которого нет, но который будет, которого она уже носит в себе, зачатого совестью погибающего мира, виноватого и кающегося.

Женщина перегоняет через свою кровь безобразие и ужас земли"[8]. Здесь (и во многих других подобных фразах) женщина воспринимается исключительно в духовном аспекте, как "Каспийская Невеста" из уже упоминавшегося "Рассказа о многих интересных вещах"[9]. В ранних же платоновских статьях основная помеха царству сознания (духа) - пол. "Для буржуазного мира прошлого характерны чувства, инстинкты и религия, для будущего мира коммунизма - сознание и наука (...). Скоро "сознание победит и уничтожит пол и будет центром человека и человечества". Этот интеллектуальный переворот не только влечет за собой уничтожение пола, но также уничтожение смерти"[10]. Идея отказа от половой жизни ради бессмертия восходит как к Федорову и его "Философии общего дела", так и к милленаризму[11].

Кроме того, важным моментом в переустройстве мира становится его машинизация, преследующая "две взаимоисключающие цели - с одной стороны, повышение производительности труда, с другой стороны, духовное развитие человека"[12]. "Ранние статьи Платонова вдохновлялись богдановской идеей переустройства мира посредством организации и требованиями машинизации общества и регламентации индивидуальной жизни, выдвинутыми в работах А.Гастева"[13]. У Богданова была воспринята идея об организации природы усилиями человеческого разума[14]: для Платонова именно мысль способно "переустроить вселенную": "Тут нужно свирепая, скрипящая, прокаленная мысль, тверже и материальнее материи, чтобы постичь мир, спуститься в самые бездны его, не испугаться ничего, пройти весь ад знания и работы до конца и пересоздать вселенную"[15]. Соответственно и основной принцип "новой вселенной" - есть сознание: необходимо "взорвать вселенную в хаос и из хаоса сотворить иную вселенную - без звезд и солнц, - одно ликующее, ослепительное, всемогущее сознание, освобождающее все формы и строящее лучшие земли"[16].

Воплощением мысли, сознания, способом переустройства мира становится машина[17]: "Но тогда моя машина - пасть, в которой может исчезнуть вся вселенная в мгновение, принять в ней новый образ, который еще и еще раз я пропущу через спирали мотора"[18]. В Пролеткульте машина воспринимается как универсальное орудие преобразования мира. Она преодолевает историю, устремлена в будущее, в высь, в пространство. Возникает пролеткультовский принцип человека-машины и, соответственно с этим, положение о том, что любовь к машине выше как к более совершенному устройству, чем любовь к отдельному человеку. Лабораторное, искусственное, просчитанное взращивание новой личности мыслится по тому же принципу, что и управление машиной[19].