Модель мира в поэзии Ф. Тютчева и живописи Н. Рериха.

      Ф. Тютчева и Н. Рериха роднит сходство мотивов, обращение к теме взаимоотношений человека и мироздания. Природа в художественных системах поэта и художника не столько реальный земной пейзаж, сколько проявление вечного бытия, мироздания. Природа и в картинах Н. Рериха, и в стихотворениях Ф. Тютчева - живой организм, Вселенная, пронизанная присутствием Мировой Души, она дышит, живет по законам вечности. Полюса мироздания в художественных системах Тютчева и Рериха - свет и тьма, отношения между которыми - единство и борьба.

      Мироздание, по Тютчеву, имеет два лика - «дневной» и «ночной», не случайно одно из стихотворений названо «День и ночь». День - это гармоничная, устроенная и дружественная человеку Вселенная, это Космос; ночь - это мир Хаоса, когда господствуют непознанные и непознаваемые стихии. В мировой мистерии акт светлого, гармоничного бытия сменяется новым актом - бытия ночного, хаотического, исполненного трагизма. День - это «златотканый», «блистательный» покров, наброшенный на бездну, это оживление, солнечный свет и блеск, «благодать», исцеление души; ночь - это роковой мир тайн, мглы, бездны.

      Метафорический образ «покрова златотканого» отражает непроходимую грань между двумя мирами - Космосом и Хаосом. Образы «завесы», «покрова», «окна» в поэзии Тютчева выявляют мысль поэта о «двойном бытии», о вечном раздвоении жизненных сфер, о взаимопритяжении и взаимоотталкивании противоположностей. «Две силы, два голоса, две беспредельности, два мира - это пристрастие поэта к числу «два» свидетельствует о его диалектическом восприятии жизни, о видении им противоречивых, противоположных начал в ней. В жизни Тютчев видит вечное раздвоение, разрушающее жизнь и созидающее в процессе движения новую» [4; 16].

      Основной образ стихотворения «Как сладко дремлет сад темно-зеленый» - плавное, всеохватное движение от дня к ночи, ощутимое во всем: в меняющемся цвете, звучании, человеческих чувствах. «Пространство Тютчева характеризуется направленностью, ориентированностью. Оно всегда направлено откуда-то и куда-то. Наиболее значимые ориентации - горизонтальная и вертикальная» [5; 160]. Разноцветье дневного мира («сад темно-зеленый», «цветами убеленной», «месяц золотой») сменяется чернотой и тьмой, поглотившими цвет. Мир ночной «слышный, но незримый», «бестелесный» и бесформенный, утративший конкретность и привычность очертаний. Движение этого бестелесного мира Тютчев передает лишь в одном слове, но какой экспрессией оно наполнено - «роится». В этом «роится» чувствуется движение стремительное и хаотичное, таинственное и враждебное человеку. Гармоничная мелодия дня («музыки дальной слышны восклицанья», «соседний ключ слышнее говорит») сменяется ночным «гулом» - «чудным», «непостижимым». В самом фонетическом рисунке слова «гул» (резкое «г», длинное «у» и не смягчающее длинноту этого звука «л», который утрачивает в этом фонетическом контексте свою мягкость) чувствуется что-то глухое, угрожающее, враждебное.

      Ночной мир страшит и одновременно притягивает человека своей не разгаданной в веках тайной, тревожит и заставляет мучиться неразрешимыми вопросами. Диалогичность - неотъемлемое свойство лирики Тютчева - создает особую экспрессию стихотворения, особенно последней строфы, которая являет собой вопрос, обращенный человеком к миру ночи, Хаоса, мглы, вопрос, оставшийся без ответа.

      Космичность пейзажа Н. Рериха, эпичность его художественного мира могут отразить многие картины гималайской серии, например «Канчэндзона». Поражает огромность пространства Земли и Неба: все изображенное словно увидено из Космоса, перед нами не просто земля, но Земля-планета. Это ощущение космического пейзажа дополняют яркие, насыщенные краски. Ярко-красное небо, насыщенно-синие, почти черные скалы создают своим кричащим контрастом атмосферу необычности. Между теплыми и холодными тонами картины не столько отношения противоборства, сколько единства, не случайно отблески красного - на скалах, синего - на небе. Уже это стремление красок к слиянию показывает единство этого мира.

       Картина может передавать движение, однако, на первый взгляд, в картине «Канчэндзона» - как раз отсутствие движения, торжественная застылость, словно сама вечность - в этих четко прорисованных контурах, в ясности и определенности очертаний. Но вся эта скованность не мертвая, дыхание природы чувствуется и в поднимающемся над скалами тумане, и в самом разнообразии форм этого мира, и в насыщенности красок, в которых, казалось, сконцентрирована энергия жизни. Можно вспомнить строки Н. Рериха: «Дух, вечный, неизносимый, нерастрачиваемый, питает все энергии», «присутствие, великое присутствие наполняет природу. С чего бы колыхаться травинке. Почему трепетать ветке дерева, откуда хруст валежника, почему срывается песок с горы: Он идет. Он приближается...» Человек пред ликом мироздания в художественных системах Ф. Тютчева и Н. Рериха.

       В стихотворении Тютчева «Как океан объемлет шар земной» отражается модель мироздания. Четыре элемента всего сущего: огонь («горящий славой звездной», «пылающею бездной»), вода («океан», «стихия», «прилив», «неизмеримость волн»), земля («шар земной», «земная жизнь», «берег», «пристань»), воздух («сны», «небесный свод») - находятся в отношении противоборства и единства одновременно. «С особенным благоговением Тютчев относится к воздушной стихии. Воздух - бездна, «бездна голубая» и «животворная». Воздух, как река, опоясывает землю и является условием жизни, он самая легкая и чистая стихия, которая связывает все живое, вбирает в себя и распространяет проявления жизни, самую жизнь» [4; 13]; вода также оказывается в художественном мире Тютчева воплощением жизни, движения, бурного преображения, поэтому часто синонимом слова «вода» становится слово «стихия», «вода холодна, подвижна и изменчива, она живая, гармоническая, самая древняя и самая могущественная стихия» [4; 12]; «воде противостоит огонь. Он и животворен, и опасен. Если родина воды - глубины земли, то родина огня - небо, поэтому у Тютчева небо - это «твердь пламенная», «небеса сияют», освещенные огнем солнца. Огонь проникает во всё: в растения и в человека, он горит в его груди, светится в его глазах. Но огонь и зол, это «злой истребитель», «стихийная вражья сила», он словно «красный зверь», всё испепеляющий, мертвящий» [4; 13]. Земля в стихотворении становится воплощением тверди в подвижной стихии мироздания, «берега», «пристани», помогающей человеку обрести устойчивые, вечные, животворные и оберегающие начала.