За идеологической базой Платонова, строящейся на усвоенных и переработанных идеях революции, просвечивают архаические схемы. Мы постараемся показать это на мотиве паровоза (машины) в прозе писателя.

Основная семантизация паровоза в прозе Платонова происходит через соотнесение с 'женским', причем одновременно это и отношения оппозиции и эквиваленции.

Это, прежде всего, постулируемая "сознательными" героями необходимость отказа от женщины, семьи ради того "чтобы ездить на паровозе исправно" (машинист-наставник в "Чевенгуре": "нужно сначала жену бросить, все заботы из головы выкинуть, свой хлеб в олеонафт макать - вот тогда человека можно подпустить к машине, и то через десять лет терпения!" [20].

Четко прослеживается у Платонова (в написанном до 1926 года) превосходство паровоза над женщиной, предпочтение одного другой. Это проявляется и в репликах персонажей (осуждение того же машиниста-наставника: "Он тут с паровозом как с бабой обращается, как со шлюхой какой!"[21], и в развертывании повествования.

Традиционный зачин рассказа (повести) смертью жены (родственников, отца с матерью) или добровольный уход от них ведет к обретению героем паровоза, возможности "понять" его. Исключительно герой-одиночка может "исправно", как говорит Платонов, ездить на паровозе: Фома Пухов из "Сокровенного человека", Захар Петрович из "Происхождения мастера", Левин из "Бессмертия" и другие. Машинист Мальцев из рассказа "В прекрасном и яростном мире" возвращается к своему дому, у которого ждет его жена после того, как он потерял паровоз (ослеп). Федор из "Фро" также меняет свою жену на паровоз; Сербинов в романе "Чевенгур", услышав голос паровоза, отвлекается от Софьи Александровны и проникается к ней равнодушием. Очень показательна фраза Полуторного (одного из героев рассказа "Бессмертие") в ответ на решение пристроить к делу его жену, надоедавшую ему разными просьбами:

" - Ну, теперь я вдарю по труду, Эммануил Семенович! Теперь я вручную вагоны буду катать, раз баба мне сердце не травит!"[22] (то есть буквально - 'стану паровозом'[23]). В этих и других текстах прослеживается взаимозаменяемость и предпочтительность паровоза перед женщиной. В этих поворотах сюжета и отношении к паровозу / женщине героев Платонова, вероятно, можно видеть частное проявление в платоновской идеологии популярных для автора положений о необходимости отречения от пола, от сексуального и сублимации половой энергии в трудовую: например, ранние рассказы Платонова "Сатана мысли", "Потомки солнца", "Лунная бомба", "Маркун". "Все эти герои [Вогулов, Маркун, Крейцкопф] осуществляют деятельность космического характера, которая затрагивает самые фундаментальные, самые первоосновные законы и начала бытия"[24], и становятся способны на это только после краха личной жизни[25]:

Я сердце нежное, влюбленное

Отдал машине и сознанию[26].

Вместе с тем семантика мотива паровоза у Платонова находит свою основу в мифопоэтической эквиваленции женщины и паровоза. Паровоз идентифицируется как 'материнская утроба': "В вагоне было не чисто, но тепло и как-то укромно" ("Сокровенный человек"); "Механик влез в будку одной холодной машины, сел у котла и задремал, истощенный собственным счастьем, обнимая одной рукою паровозный котел, как живот всего трудящегося человечества, к которому он приобщился" ("Фро"). Машина и паровоз в частности воспринимается как 'способное рождать'[27]: об этом свидетельствует и правомерное в прозе Платонова соотнесение паровоза с пароходом[28]: оба как транспортное средство соотносятся с 'женской утробой', за счет чего паровоз (помимо актуализации внутренней формы слова) соотносится с 'духовными перевоплощениями', с выходом в 'трансцендентное'[29].