|
Страница 2 из 2 Названный «волкодавом» век, выпавший на долю поэта, буквально выталкивал человека. Об этом - стихотворение о городе, который Мандельштам считал родным для себя: он населен уже не теми, кто дорог поэту, а мертвецами, «рыбий жир ленинградских речных фонарей» сгущается до «зловещего дегтя». «Поменьше читайте эти стихи, - посоветовал тогда же поэту один из его доброжелателей, - а то они и в самом деле придут за вами».
«...Заглавию „Ленинград" и прилагательному „ленинградский" противостоит двойное симметрическое взывание к городу в исконном его названии „Петербург!". <...> Город-мученик врывается в нас, проникает в наше сокровенное бытие, вплоть до утробного, биологического. Город, с которым поэт сроднился до того, что чувствует его в своих прожилках, навевает болезненные воспоминания детства: припухлые железы, рыбий жир. Детские слезы как бы сливаются со слезами, которые вызвало в нем возвращение в город, оказавшийся мертвым. Черные и желтые краски, привычные у Мандельштама в описании еврейской семейной среды в Петербурге (семья и город в его подсознании до некоторой степени слиты), сгущаются вплоть до того, что становятся материей: деготь, желток.
Торопливость зловещей встречи („Скорей же" повторено дважды) ведет к центральному заявлению четвертого двустишья: „Я еще не хочу умирать".
Это заявление перекликается с пушкинским „но не хочу, о други, умирать", однако тональность его иная. У Пушкина это интимная дума, смягченная дружбой и мечтой о возможной любви; подлежащее отсутствует и перенесено на утверждение жизни: я жить хочу. У Мандельштама призыв Петербурга в качестве свидетеля придает заявлению общественно-магический характер. В строке каждое слово существенно: как ярко выраженное подлежащее, так и наречие „еще", означающее, что в какое-то определенное, им самим выбранное время Мандельштам даст свое согласие на смерть. Тут нет отказа от смерти, но желание превратить насильственную смерть в добровольный подвиг». Н. Струве. Осип Мандельштам, 1982
«Да, наконец полноправно заявлено: „мой город", и историческое его имя повторяется, как заклинание: „Петербург!.. Петербург!" Речные фонари, бытовая, преходящая деталь, отданы сиюминутности, названы „ленинградскими", а в имени воскресает то прошлое, что некогда заворожило юного Мандельштама. И это воскрешение, эта кровавая близость пришлись на трагический миг расставания. С Петром. С городом. Предчувствие, что - со свободой. И с жизнью».
С. Рассадин. Очень простой Мандельштам, 1994
«...В качестве объекта всех пыток и казней он неизменно пророчески видел себя. Не кому-то, а именно ему кидался на плечи „век-волкодав". Не чьи-то, а именно его кровавые кости хрустели в пыточных застенках.
Не случайно почти во всех его стихах, написанных в это время, так упорно, так настойчиво, так неотвязно преследует его ощущение своей загнанности, обреченности, сознание неизбежной гибельности своего пути».
Б. Сарнов. Заложник вечности: Случай Мандельштама, 1990
Задание 5
1. Почему названный Ленинградом город дважды (в обращении) именуется Петербургом: в чем смысл переклички этих двух наименований?
2. Выделите метафоры, которые служат образному закреплению кровной связи поэта с родным городом.
3. Найдите и охарактеризуйте образы, которые (вместе, в системе) создают представление об атмосфере эпохи.
4. Охарактеризуйте эмоциональную тональность стихотворения, создаваемую метафорами, эпитетами, введением бытовых реалий, выступающих в роли примет страшного времени.
| Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница плеч!
Усмирен мужской опасный норов,
Не звучит утопленница-речь.
Ходят рыбы, рдея плавниками,
Раздувая жабры: на, возьми!
Их, бесшумно охающих ртами,
Полухлебом плоти накорми.
Мы не рыбы красно-золотые,
Наш обычай сестринский таков:
В теплом теле ребрышки худые
И напрасный влажный блеск зрачков.
Маком бровки мечен путь опасный.
Что же мне, как янычару, люб
Этот крошечный, летуче-красный,
Этот жалкий полумесяц губ?..
Не серчай, турчанка дорогая:
Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,
Твои речи темные глотая,
За тебя кривой воды напьюсь.
Ты, Мария, - гибнущим подмога,
Надо смерть предупредить - уснуть.
Я стою у твердого порога.
Уходи, уйди, еще побудь. 1934 | А. Ахматова назвала это стихотворение, обращенное к поэтессе М. С. Петровых, в которую Мандельштам «был бурно, коротко и беззаветно влюблен», «лучшим любовным стихотворением XX века».
Задание 6
1. Выделите и проанализируйте развернутую метафору, с помощью которой воссоздается в 1-3 строфах состояние лирического героя.
2. Какие ассоциации вызывает упомянутое в конце стихотворения имя любимой женщины и в чем смысл такой ассоциации?
3. Какие черты женского портрета воспроизводятся здесь? Как служат они передаче обжигающей силы чувства?
4. Почему в стихах о любви появляется тема смерти и как она разрешается? Стансы | Я не хочу средь юношей тепличных
Разменивать последний грош души,
Но как в колхоз идет единоличник,
Я в мир вхожу - и люди хороши.
Люблю шинель красноармейской складки -
Длину до пят, рукав простой и гладкий
И волжской туче родственный покрой,
Чтоб на спине и на груди лопатясь,
Она лежала, на запас не тратясь,
И скатывалась летнею порой.
Проклятый шов, нелепая затея
Нас разлучили, а теперь - пойми:
Я должен жить, дыша и большевея
И перед смертью хорошея -
Еще побыть и поиграть с людьми!
Подумаешь, как в Чердыне-голубе,
Где пахнет Обью и Тобол в раструбе,
В семивершковой я метался кутерьме!
Клевещущих козлов не досмотрел я драки:
Как петушок в прозрачной летней тьме -
Харчи да харк, да что-нибудь, да враки -
Стук дятла сбросил с плеч. Прыжок. И я в уме.
И ты, Москва, сестра моя, легка,
Когда встречаешь в самолете брата
До первого трамвайного звонка:
Нежнее моря, путанней салата -
Из дерева, стекла и молока...
Моя страна со мною говорила,
Мирволила, журила, не прочла,
Но возмужавшего меня, как очевидца,
Заметила и вдруг, как чечевица,
Адмиралтейским лучиком зажгла.
Я должен жить, дыша и большевея,
Работать речь, не слушаясь - сам-друг -
Я слышу в Арктике машин советских стук,
Я помню все: немецких братьев шеи
И что лиловым гребнем Лорелеи
Садовник и палач наполнил свой досуг.
И не ограблен я, и не надломлен,
Но только что всего переогромлен...
Как Слово о Полку, струна моя туга,
Но в голосе моем после удушья
Звучит земля - последнее оружье -
Сухая влажность черноземных га! Май - июнь 1935 | Стихотворение написано Мандельштамом во время пребывания в ссылке в Воронеже. Арестованный в ночь с 16 на 17 мая 1934 года, автор гневной сатиры на Сталина («Мы живем, под собою не чуя страны, Наши речи за десять шагов не слышны...») был сослан вначале в Чердынь, где он в состоянии психического расстройства пытался покончить жизнь самоубийством, выбросившись из окна больницы, - отсюда упоминаемый в стихотворении «прыжок». Но и отторгнутый от мира, предчувствуя неминуемую гибель, поэт не хотел отделять свою судьбу от судьбы страны, народа, наконец, от судьбы современников. В стихах, написанных в ссылке и объединенных впоследствии в цикл «Воронежские тетради», предстает, по словам Ахматовой, «трагическая фигура редкостного поэта», который и в невыносимо тяжелых условиях «продолжал писать вещи неизреченной красоты и мощи». Появляющееся в стихотворении слово «большевея» - неологизм поэта, смысл его становится понятен, если напомнить о сказанных им жене словах: «...В победе в 17 году сыграло роль удачное имя - большевики - талантливо найденное слово. И главное, на большинстве в один голос... В этом слове для народного слуха - положительный звук: сам-большой, большой человек, большак, то есть столбовая дорога. «Большеветь» - почти что умнеть, становиться большим». «Садовник и палач» - речь идет о Гитлере, который на досуге увлекался садоводством.
«В „Стансах", состоящих из восьми фрагментов, Мандельштам взвешивает свою судьбу, вспоминает тюрьму, прыжок в пустоту из госпиталя, вернувший ему разумное восприятие действительности, расписывает красноармейскую шинель как первопричину разрыва с миром и заявляет дважды:
„Я должен жить, дыша и большевея..."
Полученная отсрочка, необходимость тянуть жизнь, неизбежно влечет для него компромиссы с действительностью. <...> Но интуитивно, нутром своим, Мандельштам чувствует, что арест и ссылка не выбрасывают его из истории, а, наоборот, ставят в центр ее. <...> Мандельштам ощущает себя подлинным „очевидцем", в объективном смысле, поскольку он это ощущение приписывает стране. Ему внятно все, но не как Блоку - отвлеченности разных цивилизаций, а конкретные факты истории. <...> И несмотря на бедственное свое положение, Мандельштам не чувствует, что он „надломлен" или „ограблен". Возвышаясь над текущим временем, над сиюминутным положением, он прозревает огромность своей судьбы, огромность своей будущей славы. В его голосе после удушья:
Звучит земля - последнее оружье -
Сухая влажность черноземных га! -
и не только потому, что он находится поневоле в Воронежской области: отныне, через жертву свою, он принадлежит земле. Он в ней, и она в нем. Последнее словцо, сокращенное „га", юмористический штрих, но еще одно свидетельство о том, что Мандельштам не чужд современности, что он полноправный ее член». Н. Струве. Осип Мандельштам, 1982
«...Мандельштам отказывается приобщаться к окружающей его социальной реальности, отказывается от близости с воспитанным ею поколением „юношей тепличных", выращенных в искусственной идеологической атмосфере и не знающих той действительной жизни, которую знает лирический герой.
„Как в колхоз идет единоличник" -т. е. нерадостно, не с открытой душой, а вынужденно, потому что нет выбора, просто нет вокруг иного мира. Но мир и люди тем не менее хороши - все так же хорош для поэта „рожающий, спящий, орущий, к земле пригвожденный народ"».
В. Воздвиженский. Мандельштам в тридцатые годы, 1991
«Задача жить, „большевея и хорошея", „действительно названа, но она развернута - и на площадке „лирического себялюбия", которое Мандельштам считал „мертвым даже в лучших своих проявлениях", она разворачивается ступеньками, ведущими к людям, к современникам, к преодолению разлуки с ними: дыша, большевея, хорошея перед смертью - „побыть и поиграть с людьми". В таком ряду необходимость жить, „перед смертью хорошея", звучит как снятие некоторого юношеского нарциссизма, лирического себялюбия, не миновавшего и Мандельштама („Дано мне тело - что мне делать с ним? Таким единым и таким моим?" - „Дано мне тело...", 1909).
То же самое происходит и со словами „поиграть с людьми". В контексте этого стихотворения и вообще творчества позднего Мандельштама возможное значение какой-то обособленности или эгоистической неискренности полностью преодолевается решительным и добросердечным движением - „в мир". <...> Слова „поиграть с людьми" воспринимаются здесь как потребность в естественности и открытости „игр детворы", в которых виделось поэту собственное воскрешение».
В. Гыдов. «Дышать не для себя...», 1991
„Главное здесь поиск точки совместимости" со своей эпохой, усилия понять ее через слово и тем не оправдать, не приспособиться, а обнаружить достоинство существования, без которого жизнь теряла смысл. <...> Он мог жить в мире, имеющем начало, рассвет, конец. Он не мог жить в мире абсурда, в сослагательном наклонении и, по словам И. Бродского, „во вневременных категориях и конструкциях, вследствие чего даже у простых существительных почва уходит из-под ног и вокруг них возникает ореол условности". Он не может впасть в этот язык - он может лишь сломать старый, одеревянеть, окосноязычить собственную речь. Потому-то он всего лишь „должен жить", да еще „большевея", где это последнее качество равноправно с самым существенным (через союз „и") - и „дыша". Именно в этом состоянии он хочет „работать речь", как обстругивают дерево, как точат металл - но не как музыку. О том, чтобы слово вернуть в музыку, он позабыл („Я слово позабыл, что я хотел сказать...", 1920). А вот стук в Арктике советских машин услышал из Воронежа - и заново входит в жизнь, как единоличник в колхоз, а мы-то теперь знаем, каким образом тот туда входил. Да еще хочет „поиграть с людьми", которые „хороши"».
С. Неретина. Единство творческого метода О. Мандельштама, 1991
Задание 7
1. Охарактеризуйте, соглашаясь с каким-то из приведенных выше суждений критиков или оспоривая их, отношение поэта к эпохе. Как оно сказалось в стихотворении?
2. Каков смысл дважды повторенной строки «Я должен жить, дыша и большевея...»?
3. Обратившись к тексту стихотворения, подтвердите слова поэта «И не ограблен я, и не надломлен, / Но только что всего переогромлен».
4. Что вы можете сказать о жанровой природе стихотворения? Традиции каких русских поэтов продолжены автором «Стансов»?
|
